Творчество А.П. Чехова Электронная научная система





Вишневый сад

КОМЕДИЯ В 4-х ДЕЙСТВИЯХ


Источник: Чехов А.П. Вишневый сад // Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочинения: В 18 т. / АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А.М. Горького. М.: Наука, 1974–1982.
Т. 13. Пьесы. 1895–1904. М.: Наука, 1978. С. 195–254.
 
 

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Поле. Старая, покривившаяся, давно заброшенная часовенка, возле нее колодец, большие камни, когда-то бывшие, по-видимому, могильными плитами, и старая скамья. Видна дорога в усадьбу Гаева. В стороне, возвышаясь, темнеют тополи: там начинается вишневый сад. Вдали ряд телеграфных столбов, и далеко-далеко на горизонте неясно обозначается большой город, который бывает виден только в очень хорошую, ясную погоду. Скоро сядет солнце. Ш а р л о т т а,  Я ш а  и  Д у н я ш а  сидят на скамье; Е п и х о д о в  стоит возле и играет на гитаре; все сидят задумавшись. Шарлотта в старой фуражке; она сняла с плеч ружье и поправляет пряжку на ремне.

Ш а р л о т т а  (в раздумье). У меня нет настоящего паспорта, я не знаю, сколько мне лет, и мне все кажется, что я молоденькая. Когда я была маленькой девочкой, то мой отец и мамаша ездили по ярмаркам и давали представления, очень хорошие. А я прыгала salto mortale и разные штучки. И когда папаша и мамаша умерли, меня взяла к себе одна немецкая госпожа и стала меня учить. Хорошо. Я выросла, потом пошла в гувернантки. А откуда я и кто я – не знаю... Кто мои родители, может, они не венчались... не знаю. (Достает из кармана огурец и ест). Ничего не знаю.

Пауза.

Так хочется поговорить, а не с кем... Никого у меня нет.

Е п и х о д о в  (играет на гитаре и поет). «Что мне до шумного света, что мне друзья и враги...» Как приятно играть на мандолине!

Д у н я ш а. Это гитара, а не мандолина. (Глядится в зеркальце и пудрится).

215


Е п и х о д о в. Для безумца, который влюблен, это мандолина... (Напевает). «Было бы сердце согрето жаром взаимной любви...»

Яша подпевает.

Ш а р л о т т а. Ужасно поют эти люди... фуй! Как шакалы.

Д у н я ш а  (Яше). Все-таки какое счастье побывать за границей.

Я ш а. Да, конечно. Не могу с вами не согласиться. (Зевает, потом закуривает сигару).

Е п и х о д о в. Понятное дело. За границей всё давно уж в полной комплекции.

Я ш а. Само собой.

Е п и х о д о в. Я развитой человек, читаю разные замечательные книги, но никак не могу понять направления, чего мне собственно хочется, жить мне или застрелиться, собственно говоря, но тем не менее я всегда ношу при себе револьвер. Вот он... (Показывает револьвер).

Ш а р л о т т а. Кончила. Теперь пойду. (Надевает ружье). Ты, Епиходов, очень умный человек и очень страшный; тебя должны безумно любить женщины. Бррр! (Идет). Эти умники все такие глупые, не с кем мне поговорить... Все одна, одна, никого у меня нет и... и кто я, зачем я, неизвестно... (Уходит не спеша).

Е п и х о д о в. Собственно говоря, не касаясь других предметов, я должен выразиться о себе, между прочим, что судьба относится ко мне без сожаления, как буря к небольшому кораблю. Если, допустим, я ошибаюсь, тогда зачем же сегодня утром я просыпаюсь, к примеру сказать, гляжу, а у меня на груди страшной величины паук... Вот такой. (Показывает обеими руками). И тоже квасу возьмешь, чтобы напиться, а там, глядишь, что-нибудь в высшей степени неприличное, вроде таракана.

Пауза.

Вы читали Бокля?

Пауза.

216


Я желаю побеспокоить вас, Авдотья Федоровна, на пару слов.

Д у н я ш а. Говорите.

Е п и х о д о в. Мне бы желательно с вами наедине... (Вздыхает).

Д у н я ш а  (смущенно). Хорошо... только сначала принесите мне мою тальмочку... Она около шкафа... тут немножко сыро...

Е п и х о д о в. Хорошо-с... принесу-с... Теперь я знаю, что мне делать с моим револьвером... (Берет гитару и уходит, наигрывая).

Я ш а. Двадцать два несчастья! Глупый человек, между нами говоря. (Зевает).

Д у н я ш а. Не дай Бог, застрелится.

Пауза.

Я стала тревожная, все беспокоюсь. Меня еще девочкой взяли к господам, я теперь отвыкла от простой жизни, и вот руки белые-белые, как у барышни. Нежная стала, такая деликатная, благородная, всего боюсь... Страшно так. И если вы, Яша, обманете меня, то я не знаю, что будет с моими нервами.

Я ш а  (целует ее). Огурчик! Конечно, каждая девушка должна себя помнить, и я больше всего не люблю, ежели девушка дурного поведения.

Д у н я ш а. Я страстно полюбила вас, вы образованный, можете обо всем рассуждать.

Пауза.
Я ш а  (зевает). Да-с... По-моему, так: ежели девушка кого любит, то она, значит, безнравственная.
Пауза.
Приятно выкурить сигару на чистом воздухе... (Прислушивается.) Сюда идут... Это господа...
Дуняша порывисто обнимает его.

Идите домой, будто ходили на реку купаться, идите этой дорожкой, а то встретятся и подумают про меня, будто я с вами на свидании. Терпеть этого не могу.

Д у н я ш а  (тихо кашляет). У меня от сигары голова разболелась... (Уходит).

Яша остается, сидит возле часовни. Входят  Л ю б о в ь  А н д р е е в н а,  Г а е в  и  Л о п а х и н.

217


Л о п а х и н. Надо окончательно решить — время не ждет. Вопрос ведь совсем пустой. Согласны вы отдать землю под дачи или нет? Ответьте одно слово: да или нет? Только одно слово!

Л ю б о в ь  А н д р е е в н а. Кто это здесь курит отвратительные сигары... (Садится).

Г а е в. Вот железную дорогу построили, и стало удобно. (Садится). Съездили в город и позавтракали... желтого в середину! Мне бы сначала пойти в дом, сыграть одну партию...

Л ю б о в ь  А н д р е е в н а. Успеешь.

Л о п а х и н. Только одно слово! (Умоляюще). Дайте же мне ответ!

Г а е в  (зевая). Кого?

Л ю б о в ь  А н д р е е в н а  (глядит в свое портмоне). Вчера было много денег, а сегодня совсем мало. Бедная моя Варя из экономии кормит всех молочным супом, на кухне старикам дают один горох, а я трачу как-то бессмысленно... (Уронила портмоне, рассыпала золотые). Ну, посыпались... (Ей досадно).

Я ш а. Позвольте, я сейчас подберу. (Собирает монеты).

Л ю б о в ь  А н д р е е в н а. Будьте добры, Яша. И зачем я поехала завтракать... Дрянной ваш ресторан с музыкой, скатерти пахнут мылом... Зачем так много пить, Леня? Зачем так много есть? Зачем так много говорить? Сегодня в ресторане ты говорил опять много и все некстати. О семидесятых годах, о декадентах. И кому? Половым говорить о декадентах!

Л о п а х и н. Да.

Г а е в  (машет рукой). Я неисправим, это очевидно... (Раздраженно Яше). Что такое, постоянно вертишься перед глазами...

Я ш а  (смеется). Я не могу без смеха вашего голоса слышать.

Г а е в  (сестре). Или я, или он...

Л ю б о в ь  А н д р е е в н а. Уходите, Яша, ступайте...

Я ш а  (отдает Любови Андреевне кошелек). Сейчас уйду. (Едва удерживается от смеха). Сию минуту... (Уходит).

Л о п а х и н. Ваше имение собирается купить богач Дериганов. На торги, говорят, приедет сам лично.

218

Л ю б о в ь  А н д р е е в н а. А вы откуда слышали?

Л о п а х и н. В городе говорят.

Г а е в. Ярославская тетушка обещала прислать, а когда и сколько пришлет, неизвестно...

Л о п а х и н. Сколько она пришлет? Тысяч сто? Двести?

Л ю б о в ь  А н д р е е в н а. Ну... Тысяч десять-пятнадцать, и на том спасибо.

Л о п а х и н. Простите, таких легкомысленных людей, как вы, господа, таких неделовых, странных, я еще не встречал. Вам говорят русским языком, имение ваше продается, а вы точно не понимаете.

Л ю б о в ь  А н д р е е в н а. Что же нам делать? Научите, что?

Л о п а х и н. Я вас каждый день учу. Каждый день я говорю все одно и то же. И вишневый сад, и землю необходимо отдать в аренду под дачи, сделать это теперь же, поскорее – аукцион на носу! Поймите! Раз окончательно решите, чтоб были дачи, так денег вам дадут сколько угодно, и вы тогда спасены.

Л ю б о в ь  А н д р е е в н а. Дачи и дачники – это так пошло, простите.

Г а е в. Совершенно с тобой согласен.

Л о п а х и н. Я или зарыдаю, или закричу, или в обморок упаду. Не могу! Вы меня замучили! (Гаеву). Баба вы!

Г а е в. Кого?

Л о п а х и н. Баба! (Хочет уйти).

Л ю б о в ь  А н д р е е в н а  (испуганно). Нет, не уходите, останьтесь, голубчик. Прошу вас. Может быть, надумаем что-нибудь!

Л о п а х и н. О чем тут думать!

Л ю б о в ь  А н д р е е в н а. Не уходите, прошу вас. С вами все-таки веселее...

Пауза.

Я все жду чего-то, как будто над нами должен обвалиться дом.

Г а е в  (в глубоком раздумье). Дуплет в угол... Круазе в середину...

Л ю б о в ь  А н д р е е в н а. Уж очень много мы грешили...

219


Л о п а х и н. Какие у вас грехи...

Г а е в  (кладет в рот леденец). Говорят, что я все свое состояние проел на леденцах... (Смеется).

Л ю б о в ь  А н д р е е в н а. О, мои грехи... Я всегда сорила деньгами без удержу, как сумасшедшая, и вышла замуж за человека, который делал одни только долги. Муж мой умер от шампанского, – он страшно пил, – и на несчастье я полюбила другого, сошлась, и как раз в это время, – это было первое наказание, удар прямо в голову, – вот тут на реке... утонул мой мальчик, и я уехала за границу, совсем уехала, чтобы никогда не возвращаться, не видеть этой реки... Я закрыла глаза, бежала, себя не помня, а он за мной... безжалостно, грубо. Купила я дачу возле Ментоны, так как он заболел там, и три года я не знала отдыха ни днем, ни ночью; больной измучил меня, душа моя высохла. А в прошлом году, когда дачу продали за долги, я уехала в Париж, и там он обобрал меня, бросил, сошелся с другой, я пробовала отравиться... Так глупо, так стыдно... И потянуло вдруг в Россию, на родину, к девочке моей... (Утирает слезы). Господи, Господи, будь милостив, прости мне грехи мои! Не наказывай меня больше! (Достает из кармана телеграмму). Получила сегодня из Парижа... Просит прощения, умоляет вернуться... (Рвет телеграмму). Словно где-то музыка. (Прислушивается).

Г а е в. Это наш знаменитый еврейский оркестр. Помнишь, четыре скрипки, флейта и контрабас.

Л ю б о в ь  А н д р е е в н а. Он еще существует? Его бы к нам зазвать как-нибудь, устроить вечерок.

Л о п а х и н  (прислушивается). Не слыхать... (Тихо напевает). «И за деньги русака немцы офранцузят». (Смеется). Какую я вчера пьесу смотрел в театре, очень смешно.

Л ю б о в ь  А н д р е е в н а. И, наверное, ничего нет смешного. Вам не пьесы смотреть, а смотреть бы почаще на самих себя. Как вы все серо живете, как много говорите ненужного.

Л о п а х и н. Это правда. Надо прямо говорить, жизнь у нас дурацкая...

Пауза.
Мой папаша был мужик, идиот, ничего не понимал,
220

меня не учил, а только бил спьяна, и все палкой. В сущности, и я такой же болван и идиот. Ничему не обучался, почерк у меня скверный, пишу я так, что от людей совестно, как свинья.

Л ю б о в ь  А н д р е е в н а. Жениться вам нужно, мой друг.

Л о п а х и н. Да... Это правда.

Л ю б о в ь  А н д р е е в н а. На нашей бы Варе. Она хорошая девушка.

Л о п а х и н. Да.

Л ю б о в ь  А н д р е е в н а. Она у меня из простых, работает целый день, а главное, вас любит. Да и вам-то давно нравится.

Л о п а х и н. Что же? Я не прочь... Она хорошая девушка.

Пауза.

Г а е в. Мне предлагают место в банке. Шесть тысяч в год... Слыхала?

Л ю б о в ь  А н д р е е в н а. Где тебе! Сиди уж...

Ф и р с  входит; он принес пальто.

Ф и р с  (Гаеву). Извольте, сударь, надеть, а то сыро.

Г а е в  (надевает пальто). Надоел ты, брат.

Ф и р с. Нечего там... Утром уехали, не сказавшись. (Оглядывает его).

Л ю б о в ь  А н д р е е в н а. Как ты постарел, Фирс!

Ф и р с. Чего изволите?

Л о п а х и н. Говорят, ты постарел очень!

Ф и р с. Живу давно. Меня женить собирались, а вашего папаши еще на свете не было... (Смеется). А воля вышла, я уже старшим камердинером был. Тогда я не согласился на волю, остался при господах...

Пауза.

И помню, все рады, а чему рады, и сами не знают.

Л о п а х и н. Прежде очень хорошо было. По крайней мере, драли.

221

Ф и р с  (не расслышав). А еще бы. Мужики при господах, господа при мужиках, а теперь все враздробь, не поймешь ничего.

Г а е в. Помолчи, Фирс. Завтра мне нужно в город. Обещали познакомить с одним генералом, который может дать под вексель.

Л о п а х и н. Ничего у вас не выйдет. И не заплатите вы процентов, будьте покойны.

Л ю б о в ь  А н д р е е в н а. Это он бредит. Никаких генералов нет.

Входят  Т р о ф и м о в,  А н я  и  В а р я.

Г а е в. А вот и наши идут.

А н я. Мама сидит.

Л ю б о в ь  А н д р е е в н а  (нежно). Иди, иди... Родные мои... (Обнимая Аню и Варю). Если бы вы обе знали, как я вас люблю. Садитесь рядом, вот так.

Все усаживаются.

Л о п а х и н. Наш вечный студент все с барышнями ходит.

Т р о ф и м о в. Не ваше дело.

Л о п а х и н. Ему пятьдесят лет скоро, а он все еще студент.

Т р о ф и м о в. Оставьте ваши дурацкие шутки.

Л о п а х и н. Что же ты, чудак, сердишься?

Т р о ф и м о в. А ты не приставай.

Л о п а х и н  (смеется). Позвольте вас спросить, как вы обо мне понимаете?

Т р о ф и м о в. Я, Ермолай Алексеич, так понимаю: вы богатый человек, будете скоро миллионером. Вот как в смысле обмена веществ нужен хищный зверь, который съедает все, что попадается ему на пути, так и ты нужен.

Все смеются.

В а р я. Вы, Петя, расскажите лучше о планетах.

Л ю б о в ь  А н д р е е в н а. Нет, давайте продолжим вчерашний разговор.

Т р о ф и м о в. О чем это?

Г а е в. О гордом человеке.

Т р о ф и м о в. Мы вчера говорили долго, но ни к чему не пришли. В гордом человеке, в вашем смысле,

222


есть что-то мистическое. Быть может, вы и правы по-своему, но если рассуждать попросту, без затей, то какая там гордость, есть ли в ней смысл, если человек физиологически устроен неважно, если в своем громадном большинстве он груб, неумен, глубоко несчастлив. Надо перестать восхищаться собой. Надо бы только работать.

Г а е в. Все равно умрешь.

Т р о ф и м о в. Кто знает? И что значит – умрешь? Быть может, у человека сто чувств и со смертью погибают только пять, известных нам, а остальные девяносто пять остаются живы.

Л ю б о в ь  А н д р е е в н а. Какой вы умный, Петя!..

Л о п а х и н  (иронически). Страсть!

Т р о ф и м о в. Человечество идет вперед, совершенствуя свои силы. Все, что недосягаемо для него теперь, когда-нибудь станет близким, понятным, только вот надо работать, помогать всеми силами тем, кто ищет истину. У нас, в России, работают пока очень немногие. Громадное большинство той интеллигенции, какую я знаю, ничего не ищет, ничего не делает и к труду пока не способно. Называют себя интеллигенцией, а прислуге говорят «ты», с мужиками обращаются как с животными, учатся плохо, серьезно ничего не читают, ровно ничего не делают, о науках только говорят, в искусстве понимают мало. Все серьезны, у всех строгие лица, все говорят только о важном, философствуют, а между тем у всех на глазах рабочие едят отвратительно, спят без подушек, по тридцати, по сорока в одной комнате, везде клопы, смрад, сырость, нравственная нечистота... И, очевидно, все хорошие разговоры у нас для того только, чтобы отвести глаза себе и другим. Укажите мне, где у нас ясли, о которых говорят так много и часто, где читальни? О них только в романах пишут, на деле же их нет совсем. Есть только грязь, пошлость, азиатчина... Я боюсь и не люблю очень серьезных физиономий, боюсь серьезных разговоров. Лучше помолчим!

Л о п а х и н. Знаете, я встаю в пятом часу утра, работаю с утра до вечера, ну, у меня постоянно деньги свои и чужие, и я вижу, какие кругом люди. Надо только начать делать что-нибудь, чтобы понять, как

223


мало честных, порядочных людей. Иной раз, когда не спится, я думаю: Господи, Ты дал нам громадные леса, необъятные поля, глубочайшие горизонты, и, живя тут, мы сами должны бы по-настоящему быть великанами...

Любовь Андреевна. Вам понадобились великаны... Они только в сказках хороши, а так они пугают.

В глубине сцены проходит  Е п и х о д о в  и играет на гитаре.

(Задумчиво). Епиходов идет...

А н я  (задумчиво). Епиходов идет...

Г а е в. Солнце село, господа.

Т р о ф и м о в. Да.

Г а е в  (негромко, как бы декламируя). О природа, дивная, ты блещешь вечным сиянием, прекрасная и равнодушная, ты, которую мы называем матерью, сочетаешь в себе бытие и смерть, ты живишь и разрушаешь...

В а р я  (умоляюще). Дядечка!

А н я. Дядя, ты опять!

Т р о ф и м о в. Вы лучше желтого в середину дуплетом.

Г а е в. Я молчу, молчу.

Все сидят, задумались. Тишина. Слышно только, как тихо бормочет Фирс. Вдруг раздается отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный.

Л ю б о в ь  А н д р е е в н а. Это что?

Л о п а х и н. Не знаю. Где-нибудь далеко в шахтах сорвалась бадья. Но где-нибудь очень далеко.

Г а е в. А может быть, птица какая-нибудь... вроде цапли.

Т р о ф и м о в. Или филин...

Л ю б о в ь  А н д р е е в н а  (вздрагивает). Неприятно почему-то.

Пауза.

Ф и р с. Перед несчастьем тоже было: и сова кричала, и самовар гудел бесперечь.

Г а е в. Перед каким несчастьем?

Ф и р с. Перед волей.

Пауза.

225


Л ю б о в ь  А н д р е е в н а. Знаете, друзья, пойдемте, уже вечереет. (Ане). У тебя на глазах слезы... Что ты, девочка? (Обнимает ее).

А н я. Это так, мама. Ничего.

Т р о ф и м о в. Кто-то идет.

Показывается  П р о х о ж и й  в белой потасканной фуражке, в пальто; он слегка пьян.

П р о х о ж и й. Позвольте вас спросить, могу ли я пройти здесь прямо на станцию?

Г а е в. Можете. Идите по этой дороге.

П р о х о ж и й. Чувствительно вам благодарен. (Кашлянув). Погода превосходная... (Декламирует). Брат мой, страдающий брат... выдь на Волгу, чей стон... (Варе). Мадемуазель, позвольте голодному россиянину копеек тридцать...

Варя испугалась, вскрикивает.

Л о п а х и н  (сердито). Всякому безобразию есть свое приличие!

Л ю б о в ь  А н д р е е в н а  (оторопев). Возьмите... вот вам... (Ищет в портмоне). Серебра нет... Все равно, вот вам золотой...

П р о х о ж и й. Чувствительно вам благодарен! (Уходит).

Смех.

В а р я  (испуганная). Я уйду... я уйду... Ах, мамочка, дома людям есть нечего, а вы ему отдали золотой.

Л ю б о в ь  А н д р е е в н а. Что ж со мной, глупой, делать! Я тебе дома отдам все, что у меня есть. Ермолай Алексеич, дадите мне еще взаймы!..

Л о п а х и н. Слушаю.

Л ю б о в ь  А н д р е е в н а. Пойдемте, господа, пора. А тут, Варя, мы тебя совсем просватали, поздравляю.

В а р я  (сквозь слезы). Этим, мама, шутить нельзя.

Л о п а х и н. Охмелия, иди в монастырь...

Г а е в. А у меня дрожат руки: давно не играл на биллиарде.

Л о п а х и н. Охмелия, о нимфа, помяни меня в твоих молитвах!

226


Л ю б о в ь  А н д р е е в н а. Идемте, господа. Скоро ужинать.

В а р я. Напугал он меня. Сердце так и стучит.

Л о п а х и н. Напоминаю вам, господа: двадцать второго августа будет продаваться вишневый сад. Думайте об этом!.. Думайте!..

Уходят все, кроме Трофимова и Ани.

А н я  (смеясь). Спасибо прохожему, напугал Варю, теперь мы одни.

Т р о ф и м о в. Варя боится, а вдруг мы полюбим друг друга, и целые дни не отходит от нас. Она своей узкой головой не может понять, что мы выше любви. Обойти то мелкое и призрачное, что мешает быть свободным и счастливым, – вот цель и смысл нашей жизни. Вперед! Мы идем неудержимо к яркой звезде, которая горит там вдали! Вперед! Не отставай, друзья!

А н я  (всплескивая руками). Как хорошо вы говорите!

Пауза.

Сегодня здесь дивно!

Т р о ф и м о в. Да, погода удивительная.

А н я. Что вы со мной сделали, Петя, отчего я уже не люблю вишневого сада, как прежде. Я любила его так нежно, мне казалось, на земле нет лучше места, как наш сад.

Т р о ф и м о в. Вся Россия наш сад. Земля велика и прекрасна, есть на ней много чудесных мест.

Пауза.
Подумайте, Аня: ваш дед, прадед и все ваши предки были крепостники, владевшие живыми душами, и неужели с каждой вишни в саду, с каждого листка, с каждого ствола не глядят на вас человеческие существа, неужели вы не слышите голосов... Владеть живыми душами – ведь это переродило всех вас, живших раньше и теперь живущих, так что ваша мать, вы, дядя уже не замечаете, что вы живете в долг, на чужой счет, на счет тех людей, которых вы не пускаете дальше передней... Мы отстали по крайней мере лет на двести, у нас нет еще ровно ничего, нет определенного отношения к прошлому, мы только философствуем, жалуемся на тоску

227


или пьем водку. Ведь так ясно, чтобы начать жить в настоящем, надо сначала искупить наше прошлое, покончить с ним, а искупить его можно только страданием, только необычайным, непрерывным трудом. Поймите это, Аня.

А н я. Дом, в котором мы живем, давно уже не наш дом, и я уйду, даю вам слово.

Т р о ф и м о в. Если у вас есть ключи от хозяйства, то бросьте их в колодец и уходите. Будьте свободны, как ветер.

А н я  (в восторге). Как хорошо вы сказали!

Т р о ф и м о в. Верьте мне, Аня, верьте! Мне еще нет тридцати, я молод, я еще студент, но я уже столько вынес! Как зима, так я голоден, болен, встревожен, беден, как нищий, и – куда только судьба не гоняла меня, где я только не был! И все же душа моя всегда, во всякую минуту, и днем и ночью, была полна неизъяснимых предчувствий. Я предчувствую счастье, Аня, я уже вижу его...

А н я  (задумчиво). Восходит луна.

Слышно, как Епиходов играет на гитаре все ту же грустную песню. Восходит луна. Где-то около тополей Варя ищет Аню и зовет: «Аня! Где ты?»

Трофимов. Да, восходит луна.

Пауза.
Вот оно счастье, вот оно идет, подходит все ближе и ближе, я уже слышу его шаги. И если мы не увидим, не узнаем его, то что за беда? Его увидят другие!
Голос Вари: «Аня! Где ты?»

Опять эта Варя! (Сердито.) Возмутительно!

А н я. Что ж? Пойдемте к реке. Там хорошо.

Т р о ф и м о в. Пойдемте.

Идут.
Голос Вари: «Аня! Аня!»

З а н а в е с

228

 
Действие третье
В раздел
Комментарии
 

 © Санкт-Петербургский государственный университет